Мир безумия и боли. День второй. Но при чем тут моя семья? Пользуясь тем, что дома никого не было, я пробралась в теткину комнату. Ключ от секретера нашелся быстро – у нее никакой фантазии. Так, квитанции за аренду, за пользование телефоном, справки от врачей, пока Данилка болел. Это все не интересно. Внезапно мое внимание привлекла серая папка, лежащая почти в самом низу. Я аккуратно достала ее и раскрыла. На первом же документе стояло мое имя. Тогда я закрыла секретер, приведя все в порядок, и вернулась к себе, держа в руках папку. Страх боролся с любопытством. Последнее победило, и я принялась за изучение дрожащими руками. Документы о смерти мамы, ход следствия, пометка «ведется», счета из магазинов на одежду, школу. Мой первый сознательный осмотр у врача. Приписка, сделанная от руки: фантазерка. Вот постановление о возбуждении нового уголовного дела. Я вчитывалась в строки и не могла поверить: в том несчастном случае с мальчиком на насыпи подозрение ложилось на меня! Были свидетели, что я была в тот день там. Что это я толкнула мальчика вниз! И вот теперь его летальный исход. То, что меня не было там – кто мне поверит?! А ведь это… Это…
Я вскочила в ужасе. Если меня признали виновной, то мне грозит в лучшем случае тюрьма. Бежать отсюда надо. И как можно быстрей. Куда? Пока не важно, лишь бы подальше отсюда. Мечась по комнате, я лихорадочно закидывала вещи в сумку. Очень удачно, что дома никого нет. Залезть в секретер – пусть немного, но хоть что-то на первое время. Ход в кухню – еда понадобиться в дороге и покупать не надо будет. Не забыть документы. Так, вроде все. Сумка оказалась неподъемной. Я немного подумала и решила, что место части шмоток уж лучше пусть займет еда. Пары джинс и футболок мне хватит, а вот без провизии и денег придется туго.
Еще раз утрамбовав все, я впряглась в сумку и направилась к входной двери. И тут она распахнулась. Едва подняв взгляд, я поняла, что проиграла. На пороге стояла тетка, рядом с ней – два здоровых санитара и медсестра. Скрип за спиной – мальчишки зашли с тыла. Бежать было некуда.
Помню противные липкие руки, как извивалась и лягалась, даже пыталась пустить в ход зубы. Боль от ушибов, резкая хватка, обо что-то укололась. Какие-то обрывки фраз, что это, мол, будет лучшим выходом для меня, а то вслед за матерью и… Голова отчаянно закружилась, перед глазами все поплыло. Кажется, я кричала, но голоса своего не слышала. А потом провалилась в ничто.
Отделение № 2.
Эту табличку я видела постоянно. Она была единственной, которая болталась в приделах видимости. Придя в себя, я обнаружила, что нахожусь в комнате с белыми стенами и потолком, лежу на кровати. Руки и ноги прочно держат ремни. «Распята и доступна» - первая ужасная мысль. Осознание, что под легкой простыней, укрывшей меня, ничего не было, добавило мрачности картине. Я лежала и прислушивалась к ощущениям. Ссадины болели, но вот Там вроде ничего не повреждено. Где я оказалась – сомнений не было, благо фильмов действительно смотрела много.
Открылась дверь, и вот тогда я впервые увидела это слащавое лицо, этот противный приторный голос. Как же хотелось разбить его очки! Беседы по нескольку часов, в ходе которых он все интересовался, были ли у меня интимные контакты с мальчиками, много ли читала и не были ли сказки моим любимым жанром. Я уставала быстро, поэтому отвечала вяло, в голове гудело, словам не придавала значения. Потом приходила медсестра, делала укол, и благословенное ничто принимало в объятья.
Сколько прошло времени, определить было сложно, но постепенно беседы становились длиннее, уколы делали реже, синяки почти сошли, а сознание было ярким. Если я радовала врача, то меня отпускали на прогулку. Правда, чувствовала я себя неуютно, заворачиваясь в простынь и вздрагивая от ветра, но все же это был единственный источник радости для меня. Именно в парке я познакомилась с Анютой – симпатичной девушкой старше меня. Она уже давно была в этой больнице. В отличие от меня, она была согласна попасть в психиатричку, так как справляться с собственными мыслями сил уже не оставалась. Именно она, узнав, как выглядит мой врач, сообщила о его странных наклонностях и о том, что белые простыни заменяют рубашки, чтобы мы не могли ничего спрятать – своеобразная беспомощность. Особенно на прогулке: придерживая, чтобы не улетела от ветра, мыслей о другом не оставалось.
Наша дружба становилась все крепче. Именно с ее подначки я научилась выбираться ночью из палаты. Вместе мы «грабили» буфет с едой в сестринской или катались по перилам. Тогда впервые я увидела ее бедра из-под задравшейся простыни. Анюта смеялась, предлагая пробраться в кабинет врача.
Иногда нас ловили, но наказание всегда было одно и тоже – никаких прогулок. Разве что после того злосчастного обнаружения фотографий голых девочек, меня стали на ночь привязывать за ноги. Кожаные браслеты прочно охватывали лодыжки, выскользнуть из них не предоставлялось возможным, а ключ, разумеется, мне не выдавался.
"За окном лил дождь. Который день подряд. Без остановки. Обычно в такую погоду хотелось сесть за любимый письменный стол и писать, писать, писать. Но сегодня что-то мешало. Хироми начинал уже несколько раз, но все листы летели в корзинку для бумаг. Получалось совсем не то. Продолжать можно было бы в том же духе, но это зря потерянное время. Такое читать не будут. Хироми резко встал и подошел к окну. Капли на стекле завораживали. Если ребенок протягивает руку и повторяет путь капли, ведя за ней пальцем, то он проделал тоже самое, только взглядом. Одна, вторая, третья… Словно во внезапном озарении тело Хироми напряглось, а губы сжались, превратившись в тонкую линию. Достал телефон, набрал номер. Минута ожидания. «Хочу. Да. Немедленно». – Отрывисто. Выключить связь. На том конце, безусловно, знали сигнал. Уже через полчаса на подъездной аллее прошуршали шины. Хлопнула дверца. Вторая. Хироми не стал переодеваться. Полурасстенутая рубашка с голубоватым отливом, подчеркивающим цвет его волос, вполне устраивала. Расслабленной походкой он спустился на первый этаж, прошелся по нескольким коридорам, уводящим вглубь дома, и, наконец, спустился по ступенькам вниз. Железная дверь. Она же – источник, чтобы никаких звуков не доносилось. Весь ритуал соблюден. Удостовериться, что изоляция не нарушена. У каждого помещения – свой код, известный только Хироми. В самом начале на бетонном полу, обхватив колени руками, сидит девочка лет 13. увидев вошедшего, покорно встала и отправилась вслед за ним. С железным грохотом вставали на свои места двери. В последней комнате нет ни окон, ни мебели. Ничего. Ребенок встал к дальней стене. Зажмурился, но рук не поднял. Хироми медленно скользил взглядом по телу, словно исследовал его на предмет удовлетворения интимных желаний. Грудь еще не полностью сформировалась, но уже довольно отчетливо проглядывала сквозь тонкую ткань футболки. Бедра в обтягивающих шортах обещали скоро приобрести совершенно иные очертания. То, что между ними… Хироми одним плавным движением выхватил Berett*у (92FS Elite) и разрядил ее в девочку. Тринадцать патронов оставили дыры на ткани. В следующее мгновение ребенок судорожно дернулся и повалился вниз. Чтобы упасть на подставленные руки. Все так же не произнеся ни единого слова, он устроил ее, словно невесту, и понес к выходу. Одна дверь, вторая. В обратном порядке. Щелкают кодовые замки. Вот и последняя, она же первая. Ален стоит как ни в чем не бывало. Ему эта ситуация знакома. Передать тело девочки ему и подняться на второй этаж. Губы Хироми искривились в некоем подобии улыбки – белый конверт с установленной суммой, предусмотрительно оставленный на журнальном столике, исчез. Сделка совершена. И листы бумаги легко начали покрываться литературными значками."
"Хироми закурил. Сам запах табака его привлекал не особо. А вот остающееся послевкусие на губах, медленная затяжка, вид сигареты в пальцах, все это выглядело соблазнительно. Он осознавал, что чертовски привлекателен, но одновременно его это и раздражало. Особенно когда он читал неприкрытое обожание в глазах раздетых девиц. Выходила странная закономерность: бродящие по утрам красотки без белья воображение не будоражили. Хироми предпочел бы, чтобы по утрам они, как наложницы – пока султан еще не проснулся – бесшумно исчезали, не потревожив покой. Тогда, возможно, у какой-нибудь из них был бы шанс вновь оказаться в его постели. Пепел медленно оседал на подоконнике. Можно было бы захватить пепельницу прежде, чем усаживаться на окне, но это такие мелочи. Не то, что стоит внимания. Следить за тонкой струйкой дыма, она приятно сочетается с изгибами пальцев. Прозрачный оттенок лишь подчеркивает цвет ногтя. Красиво. Изысканно. Утонченно. Спокойно."
"Хироми расположился на диване, старательно сохраняя на лице маску не то усталости, не то сосредоточенности. Эти дни его если не бесили, то радости не вызывали точно. Матушка разжигала камин и протягивала ему альбом с детскими фотографиями. Вот его впервые перепеленали, тут шаг – и с сразу на попу, здесь катание с горки и головой в дерево. Первые слезы, драки, это еще можно было выносить. Но тут открывалась вторая часть, та самая, когда он начал совершать прогулки в саду после аварии и долгих месяцев реабилитации. Глядя на эти осколки прошлого, матушка всегда начинала плакать. Вот как раз это и выводило Хироми из себя. Он и так страшно злился, когда кто-то хотя бы и случайно напоминал ему о том инциденте, а уж постоянно возвращаться к запечатленным данным того времени – и вовсе было противно. Можно было, конечно, хлопнуть дверью и уйти, но тогда родительница расстроилась бы еще больше, а это обжигало хуже лавы по венам. Начались бы постоянные звонки Алену, а тому пришлось бы что-нибудь соврать. И от осознания этого становилось еще тоскливей и противней. До тошноты. И пусть менеджер потом ни словом не обмолвится, но от осознания самого факта хотелось сунуть два пальца в рот и к унитазу. А так – достаточно потерпеть один вечер, и можно месяц не вспоминать. И Хироми терпеливо сидел, медленно потягивая капли янтарного вина, смотрел на фото и кивал на слова матери, в который уже раз вспоминая, как это было..."
"Хироми сидел на окне и смотрел на полыхающее небо на горизонте. Мыслей не было, хотя в сознании неотрывно пульсировало, что надо бы взяться за новую главу. Но недавно прошла презентация, его новую книгу приняли на «ура», можно было выдохнуть, а с издательством Алан разберется, не в первой. Но что-то не давало покоя. Где-то в глубине дома хлопнула дверь, значит, опять вчера притащил какую-нибудь девицу. Сейчас потребует накормить ее завтраком, потом сложит губки бантиком в ожидании подарка за «чудесно проведенную ночь» - вечно один и тот же сценарий, аж тошно. И точно, в дверном проеме появилась худощавая блондиночка с длинными ногами и ногтями. Красотка накинула на себя нечто прозрачное. С тем же успехом могла бы ничего не надевать, все равно все видно. Ресницы захлопали чаще – ну вот сейчас начнет делать вид, что ужасно расстроена или обижена. Хироми, делая вид, что оправляет одежду, незаметно нащупал в кармане мобильник и нажал кнопку вызова. В глубине дома зазвонил телефон. Девица тут же метнулась на сигнал. Проверенный ход, они настолько ревниво реагируют на вмешательство извне, что готовы лететь к аппарату, лишь бы получить возможность сообщить сопернице, что отныне той здесь не место. Пространство освобождается, и можно незаметно покинуть дом, что и было проделано."
Тебе... - Ну что, доволен? – Ален чуть ли не выпрыгивал из своего делового костюма, стараясь поспеть за блондином с длинными волосами. – Сколько народу пришло! - Нет. – Кратко. Отрывисто. - А ты не верил, что «Поляна» произведет фурор… Что? – Ален остановился, не веря своим ушам. – Что ты сказал? - Я сказал «нет». – Повторил Хироми, опускаясь на заднее сидение дорогой иномарки. - Не понимаю тебя! Столько трудов! Твои книги расходятся по всему миру! Ими зачитывается масса народу! А ты опять не доволен! Что с тобой происходит? Я, как твой менеджер… Взвизгнули шины, автомобиль унесся прочь. Ален так и остался стоять с открытым ртом. За много лет сотрудничества он привык к разным выходкам своего «подопечного», но каждый раз оставался под впечатлением. Хироми часто мог сорваться в неизвестном направлении, но одно оставалось неизменным: даже зависая на несколько дней, а то и недель в каком-нибудь дорогом клубе или на квартире для развлечений, он неизменно возвращался в свой загородный дом. Так что оставалось лишь вздохнуть, вызвать такси и проследовать по привычному адресу. Только одно не давало покоя: к презентации новой книги они вдвоем готовились долго, и Хироми становился все более нервным, чем дата подходила ближе. Если бы это было в первый раз, еще можно было бы понять. Но его работы уже шли большим тиражом, читатели с нетерпением ожидали следующей «главы», все уже знакомо. Но в этот раз Хироми словно взбесился. Если с раздачей автографов прошло гладко, то когда началась пресс-конференция, он попросту покинул здание. А теперь вот умчался в неизвестном направлении. И как это понимать? Обо всем этом Ален размышлял, направляясь за город. В каком-то смысле он был даже рад, что будет в доме один – предстояло придумать внятное оправдание поведения известного автора и заодно попытаться выяснить, что происходит с Хироми в последние дни.
Она похоронила Мужа и Сына, и Внуков, и Правнуков.
Она помнила их маленькими и толстощекими и седыми и сгорбленными.
Мать ощущала себя одинокой березкой среди выжженного Временем леса.
Мать молила даровать ей Смерть: любую, самую мучительную.
Ибо она устала жить.
Но приходилось жить дальше...
И единственной отрадой для Матери были Внуки ее Внуков, такие же глазастые и пухлощекие. И она нянчилась с ними и рассказывала им всю Жизнь, и Жизнь своих детей и своих внуков...
Но однажды Гигантские Слепящие Столбы выросли вокруг Матери, и она видела, как сгорали заживо ее праправнуки, и сама кричала от боли плавящейся кожи и тянула к Небу иссохшие желтые руки и проклинала его за свою Судьбу.
Но Небо ответило новым свистом разрезаемого воздуха и новыми вспышками Огненной Смерти.
И в судорогах, заволновалась Земля, и миллионы душ вспорхнули в Космос.
А Планета напряглась в ядерной апоплексии и разорвалась вдрызг...
* * *
Маленькая розовая Фея, покачиваясь на янтарной веточке, уже в который раз щебетала своим подружкам о том, как много лет назад, пролетая на другой конец Вселенной, она заметила голубовато-зеленую, сверкающую в лучах Космоса небольшую Планету.
— Ах, она так чудесна! Ах! Она так прекрасна! — ворковала Фея. — Я весь день летала над изумрудными полями! Лазурными озерами! Серебристыми реками! Мне было так хорошо, что я решила совершить какое-нибудь Доброе Дело! И я увидела Мальчика, одиноко сидящего на берегу усталого пруда, и я подлетела к нему и прошептала: «Я хочу выполнить твое Заветное Желание! Скажи мне его!». И Мальчик поднял на меня прекрасные темные глаза: «У моей Мамы сегодня день рождения. Я хочу, чтобы Она, несмотря ни на что, жила вечно!».
— Ах, какое благородное желание! Ах, какое оно искреннее! Ах, какое оно возвышенное! — пели маленькие Феи. — Ах, как счастлива эта Женщина, имеющая такого благородного сына!
* * *
В оранжевом от звезд и комет Космосе мчались раскаленные куски разорвавшейся Планеты.
И на одном из черных обломков сидела Мать, застывшая в Отчаянии и Бессмертии..." (с)
Они (желания) имеют свойство исполнятся... А загаданные и произнесенные наобум способны ужаснуть... И последствия могут стать неотвратимы...
"Привет… Знаешь, вчера за окном кружились первые снежинки. Нет, я не сошел с ума, знаю, что еще только осень. Но я выставил ладонь, а они скользили по коже. И тут же таяли. Так и не успел понять, почему именно в эту ночь… Вообще в последнее время происходит много непонятного. Думаешь, это потому, что я более не ношу перчатки? Ну да, закон обязывает, но я так устал. Хоть это и красиво, но так муторно. Ни к чему толком не прикоснуться. Вечная забота – как бы их не испачкать. Возьмешь за завтраком кекс, и вот, пожалуйста: шоколадные пятна. И что тогда лучше – идти к себе и заменить пару, но получить выговор за опоздание, или отправиться прямо так, и тогда будет взыскание за грязь? Над этим процессом можно размышлять бесконечно. Перчатки пачкаются от чего угодно, при любом развитии событий. Но снимать их все равно нельзя. Так называемая защита тех, кто… А мне вот вчера было плевать. Снежинки падали вниз и касались моей обнаженной ладони. Так приятно, хоть и прохладно. И эти маленькие лужицы воды. Знаешь, я себя чувствую как ребенок, который всю жизнь прожил под лучами солнца, а тут неожиданно вывезли на экскурсию и показывают такое чудо. В первый раз… И еще – отчего-то плывет сознание. Может, потому, что, когда вынимали пулю, занесли инфекцию, и теперь температура очень высока, держится уже который день. Или от того, что рука Мастера Смерти коснулась все же меня, пусть и случайно, и совсем-совсем легко. А, может, потому, что я столько времени мечтал, чтобы сердце остановилось. И вот, когда это случится уже совсем скоро, я и карябаю пером этот листок бумаги. Прощальное письмо? Ха! Точно не оно. Скорее всего допишу и отправлю в мусорную корзину. Там уже много таких. Подобных. Сам не знаю, зачем составляю эти строки. Но касаться обнаженной кожей тонкого стержня – невыносимо приятно. Ах да, она вчера звонила, смеялась в трубку. Голос по-прежнему звонкий. Только вот больше той девчонки, что кружилась в перьях, нет. Она теперь – наследница. Ага, всего клана. Сбылась мечта… Идиотки… Кстати, «ожерелье» на горле у нее теперь тоже есть. Черт, этот противный привкус железа во рту. Надоел за последнее время. Что-то часто он стал появляться. Отдача, что ее. Вот интересно, если это – цена за переход из одушевленное в предмет, то какова будет расплата за изменение себя? Хотя, сам же знаешь: если решение принято, то отступать уже поздно. И нечего более размышлять! Но как же плывет сознание…"
По мотивам Х.Блэк "Белая кошка", "Красные перчатки", "Черное сердце"
Порой его еще называют Застывшим или Заснувшим. Иногда – Отсутствующим. Суть не в этом… Нет, речь не идет о зомби или о чем-то подобном. Физически создание вполне адекватное. Ходит, ест, пьет, способно поддерживать разговор на любую тему. Учеба, работа, прогулки, все это имеется в достатке. Никаких отличий от мира среднестатистического человека. А вот тут-то и кроется основной подвох. Дом, общение, действия – да. Но присмотритесь внимательно. Не создастся ли ощущение, что он действует по какой-то схеме? Словно все прописано заранее, а он «читает текст по бумажке»? Похоже на отлично отрепетированную роль? Да. Но программа прописана настолько хорошо, что даже если попытаться создать нестандартную ситуацию, реакция будет вполне адекватна. На первый взгляд. Попробуем разговорить его. Но делать это стоит осторожно, чтобы он мог расслабиться и не опираться на прописанные структуры. И вот тогда можно не сомневаться, что в один прекрасный момент прозвучит: «Мне ничего не интересно (Мне ничего не надо. А зачем мне это? И т.п.)». Именно так. Он всего лишь выполняет инструктаж. Его самого нет. Сознание мертво (застыло). Поэтому нет и интересов. Поэтому ему самому лично ничего не надо. Он сумеет пригласить вас на роскошный ужин в ресторан, попутно разглагольствуя о меню, предоставляемых блюдах, подскажет, что к чему подойдет или как расшифровывается. Образ светского льва – одна из ролей. Но если прийти к нему домой (а вот это вряд ли получится. Он найдет тысячу причин и способов, чтобы вам такое и в голову не могло прийти), то обнаружится или совсем скудная обстановка, или музейный порядок. И это вполне логично, так как с фантазией у него сложности. А теперь попробуем вглядеться в его глаза. Нет, зрачки, естественно, двигаются, но смотреть он будет словно в никуда. Вроде смотрит на вас и одновременно – сквозь вас. Часто – блуждающий взор. Эти создания – удивительные. В их головах информации содержится во много раз больше, чем у обычных созданий. Они настолько скрупулезно выстраивают декорации «цивилизованной» жизни, что, пробегая мимо, можно и не обратить внимания. И хобби у них есть. И даже кажется порой, что ему отдаются все силы и время. Но они и мертвы, и живы одновременно. И столкнувшись с подобным, словно мороз пробегает по коже: прекрасная оболочка, потрясающая игра и – не-жизнь…
Пробегусь, пожалуй, вкратце по бездорожью лабиринта... Неяркий свет впереди. Идешь вслепую ибо после полной темноты даже он режет по глазам. Но он манит, а в сердце тревожно бьется: возможно? Глупое, оно еще на что-то надеется. Но и стоять на одном месте - тоже не вариант. А потому решаюсь и приближаюсь к все больше разгорающемуся огню. Внезапная вспышка. Резко. Так, что я забыл не только о том, где нахожусь, но и как дышать. Вот бы превратиться в камень - ему не нужен воздух. Но это - не то решение, которое я хочу. А потому усилием воли заставляю себя открыть глаза и всмотреться... На самом деле не так уж и ярко. Больно - да. Но металлом по венам - напоминание, что это для твоего же блага. Выбравший этот Путь более не подвержен шансу сделать даже шага в сторону. Возможность - есть. Нет - желания. Только его не всегда видно. Щурюсь. Все таки слишком ярко. но ведь еще недавно даже смотреть не мог. Прогресс на лицо. Коснуться кончиками пальцев места на теле, где должно находиться сердце - я знаю, что останется кровь.
"Нам приказали забыть. Я предпочел - помнить" (с) Более чем верно. Это - останется. Ничто не сумеет вытравить. Просто знаешь... Ты научил меня играть. И теперь я хочу подтвердить, что урок усвоен великолепно. Но не для того, чтобы врать. Это больше пристало тебе - ты ведь нравится ранить. Я научился, чтобы даже во взгляде была правда. Та, что сможешь увидеть ты, когда то, что защищает глаза, будет убрано.
Мир безумия и боли. День первый. "И замереть, благоухая… И губы, тонкие как лед, Прошепчут: - Ну и как, родная? Все так же? Цел ли небосвод?
А ты глаза опустишь к полу, Не зная, как же рассказать… Что больше нету того дома, Где петь хотелось, танцевать.
Что вместо призрачной поляны Роскошный берег и гранит. Обозначение «древляне» Умерщвлением грозит.
И что у «Вереска крылатых» Теперь другие имена. Но в горле кровь. Ты улыбнешься: - Все хорошо! Сейчас весна!
- Ну и кто у нас сегодня? – От улыбающейся слащавой физиономии врача начало подташнивать с первых же секунд. – Мышка? Может быть, лисичка? Он сел ко мне на постель и поправил съехавшие на нос очки. Мне захотелось кинуться к унитазу, но ноги были привязаны. Оставалось спрятать лицо за руками – хотя бы они были свободны. - Как мы сегодня себя чувствуем? Да когда же он отвяжется? Так, надо заставить себя пройти через эту пытку. Натянем масочку, и все обойдется. - Я сегодня человек. - Даже так? – Его удивление фальшиво, как и весь он сам. Ждет, что я проколюсь, и вновь выдаст запрет на прогулку. Ему это нравится. С тех пор, как мы нашли в его кабинете фотографии обнаженных девочек, распятых или привязанных, на некоторых из которых были характерные беловатые следы, можно было ничему не удивляться. Поставленный мне диагноз – шизофрения и психопатия – сфабриковали заранее. У любого начнутся галлюцинации, если перебрать с таблетками. Но все началось гораздо раньше…
Год назад.
- Мам, можно я пойду во двор? – Крикнула я в пустоту дома и тут же сама себе ответила: - Конечно, милая. Иди, поиграй.
Когда особенно хотелось выть от тоски, я сама себе придумывала такое развлечение: представляла, что мама все еще жива и по-прежнему заботится обо мне.
Но такие игры всегда заканчивались одним: слезами. Мама умерла полгода назад, и меня к себе взяла тетка. Не замужем, двое детей – как гласили анкетные данные. Она сестру-то свою терпеть не могла, мужа извела, что уж говорить обо мне. Если бы я сдохла, она была бы рада. Но социальный суд принудил ее взять меня под свою опеку.
Можно было бы подумать, что я оказалась на правах золушки. Вовсе нет. Крыша над головой, еда, книги, приличная одежда, все это у меня было. Можно даже было в школу ходить. Мне никто не указывал, что делать, когда ложиться спать, чистить зубы или идти гулять во двор. Вот в этом-то и заключалась проблема: мне никто ничего вообще не говорил. Не замечали. Словно бы меня и не существовало в этом доме. По началу я пыталась привлекать к себе внимание. То залезу в холодильник и съем весь бекон, который тетка приготовила на завтрак для всей семьи. А потом ждала, когда она придет с работы, обнаружит пропажу и начнет дознание. Но она смотрела на полки, потом вздыхала и звала сыновей:
- Ты съел весь бекон? – Данил молча мотал головой. - Значит, это ты сделал? – Митька тут же яростно принимался отрицать. Следующей должна была быть я. Я даже стояла рядом с «братьями» едва ли не на вытяжку. Но тетка только еще печальнее вздыхала. - Мыши. Все это проклятые мыши. – Произносила она и отпускала мальчишек гулять. Закрывала холодильник и уходила к себе.
В следующий раз я шла на скотный двор, выискивала курочку пожирнее и сворачивала ей шею, оставляя лежать на самом видном месте. История повторялась: вызывались сыновья, отрицание, вздох. Разве что речь шла не о мышах, а о зловредной лисице, так не вовремя погубившей любимую птичку.
Я пыталась стоять у нее на проходе, хватала за руки, дергала за платье, но тетка лишь вяло отмахивалась, порой прося сыновей помочь ей избавиться от репейника, который она, видимо, случайно подцепила в огороде. Тогда я шла в комнаты к мальчишкам. Разбрасывала их игрушки, толкала на кровать. Реакция была такой же.
Однажды они дружно смотрели кино, удобно устроившись на диване в гостиной. Я решилась: пулей влетела в комнату и с размаху прыгнула на них. Их руки взметнулись вверх, защищая лица, после чего дружно толкнули меня, сбрасывая на пол, и вновь уставились в экран.
Это сводило меня с ума. В школе попыталась все рассказать подруге, но та только засмеялась, сказав, что она бы на моем месте только радовалась: никаких запретов, делай, что хочешь. Тогда я несколько дней собиралась с мужеством и, решившись, выложила происходящее и мучавшее меня нашей учительнице. Та улыбнулась, пригладила мои выбившиеся из косы пряди и сказала, чтобы я не придумывала. Она прекрасно знает мою семью, видит, как обо мне заботятся, а вот фильмов мне явно стоит смотреть поменьше.
И хоть признания не улучшили ситуацию, но один положительный момент в них все же был: я была материальна. По крайне мере, учительница и подруга не игнорировали меня в отличие от моей так называемой семьи.
Были вечера, когда меня посещали мысли об уходе из дома. Но куда я пойду? Больше родственников у меня не было. Или я не знала о них. Бродить по дорогам и отелям – можно нарваться на неприятности. Да и денег своих у меня не было почти. А тетка оставляла в секретере копейки. Так что, несмотря на такое отношение ко мне, так у меня была хотя бы крыша над головой и еда.
С каждым разом становилось все хуже. Меня удивляло, что другие ребята из класса часто остаются друг у друга, куда-то ездят группами. Я пыталась напроситься, но, как правило, везло только раз. Родители одноклассников, познакомившись со мной, после придумывали различные причины, почему я не могу остаться в их доме. Вот тогда-то от глупых «у меня насморк, прости, дорогая» - хотя только что вернулась из салона красоты, и начало подташнивать. А еще через неделю я приняла решение, что буду делать вид, что их нет. Как вы с нами, так и мы – с вами.
Но однажды, придя домой из школы – меня тошнило от обсуждений предстоящего выпускного бала – я обнаружила под дверью белый конверт. С одной стороны это указывало, что дом пуст. С другой – нам редко приносили почту. Ну а раз мне все дозволено, я взяла письмо, устроилась на крыше и принялась изучать. Деловой тон и официальность бумаги встревожили. Какие-то непонятные огромные цифры, приложенные медицинские справки. С трудом разобравшись в написанном, меня охватило волнение. Совсем недавно на насыпи, где проходит железная дорога, сильно пострадал мальчик из моей школы. Детали мне были не известны, вот только почему счет за лечение пришел к нам? Я еще раз проверила адрес. Ошибки не было. Пока я перетряхивала конверт, мне на колени выпал прямоугольный листок, сложенный в 2 раза. Черный кант. Предчувствуя нехорошее, я развернула его. Это оказалось уведомление о смерти пострадавшего. Мальчик не выжил. Не удивительно – насыпь высокая, только летя по ней, можно свернуть себе шею. А внезапно вылетевший поезд… Думаю, картина ясна.
Но при чем тут моя семья?"
Продолжение будет выкладываться. Если проявится интерес...
Здесь должен был быть пост о: Но нет смысла перечислять то, о чем все равно не будет написано. Поэтому буду краток: Добро пожаловать в мир безумия и боли!
В лабиринте все дни и ночи не отличимы друг от друга. Там попросту нет времени. Оно и не нужно. Думаю, если бы я опирался на него, давно бы сгорел. Поэтому лучше так... Еще недавно я хотел знать... Метался, орал и вопрошал, разбивая костяшки пальцев о ледяные стены. Но ответом была звенящая тишина. И тогда я замер. Прислушиваясь к каждому звуку. Ведь и в кажущейся пустоте есть интегральное своеобразие...
Шахматная доска. Мой ход сделан. Теперь твоя очередь...
Сильно... Вот теперь уже действительно сильно... Новый изгиб лабиринта резко открывшейся дверью впечатался мне в лицо. Синяк будет большим. Но в данном случае на него все равно, так как происходящее намного сильнее. Дальнейшее выглядит так:
Из приятного - сбылась мечта идиота. Даже две. Из (здесь, по идее, стоило бы указать - "не приятного", но это не так. Оно относится ни к той категории, не к этой. Поэтому обзову так - Из Лабиринта): - Увидеть запись и понять, что судьба нас неизменно сталкивает друг с другом, хотя не виделись уже много лет. Живем по-прежнему рядом. - Проверить статистику и обнаружить, что заходил(а) тот (та) из прошлого. Какими путями привело? Нет, этот мир - точно одна большая деревня. - Есть слова, что задевают. Глупо, без объяснения. Тревожат и толкают на то, чтобы написать. Но не сделаю этого, так как не получу в ответ ничего, кроме "глупый..." - Так и хочется сказать: когда же ты уже определишься? И понимаю, что еще нескоро. От такого блока очухиваются длительное время.
Ну а о самом приятном я умолчу. Достаточно тех, кто в курсе...
Лабиринт... Новый коридор... Хотя нет, тут я уже, кажется, был. Без факелов сложно понять, но подушечки пальце уже научились распознавать структуру стен. Поэтому да, еще раз проведя рукой по холодному камню, могу уже быть уверенным - был. Только теперь шаги другие. И ритм дыхания сменился. Может даже знакомо. Правда, результат - я как-то странно стал доносить мысли до других. Реакция проявляется прямо противоположная, хотя иногда не успеваю даже закончить фразу. Работа? Головная боль? Или осознание, что свой язык звучит все же намного гармоничней и приятней? Искать причины этому - не серьезно. Достаточно того, что положение поменялось. "Песня, что играет, вечна" - ты прав.