Мир безумия и боли. День второй.
Но при чем тут моя семья? Пользуясь тем, что дома никого не было, я пробралась в теткину комнату. Ключ от секретера нашелся быстро – у нее никакой фантазии. Так, квитанции за аренду, за пользование телефоном, справки от врачей, пока Данилка болел. Это все не интересно. Внезапно мое внимание привлекла серая папка, лежащая почти в самом низу. Я аккуратно достала ее и раскрыла. На первом же документе стояло мое имя. Тогда я закрыла секретер, приведя все в порядок, и вернулась к себе, держа в руках папку. Страх боролся с любопытством. Последнее победило, и я принялась за изучение дрожащими руками. Документы о смерти мамы, ход следствия, пометка «ведется», счета из магазинов на одежду, школу. Мой первый сознательный осмотр у врача. Приписка, сделанная от руки: фантазерка. Вот постановление о возбуждении нового уголовного дела. Я вчитывалась в строки и не могла поверить: в том несчастном случае с мальчиком на насыпи подозрение ложилось на меня! Были свидетели, что я была в тот день там. Что это я толкнула мальчика вниз! И вот теперь его летальный исход. То, что меня не было там – кто мне поверит?! А ведь это… Это…
Я вскочила в ужасе. Если меня признали виновной, то мне грозит в лучшем случае тюрьма. Бежать отсюда надо. И как можно быстрей. Куда? Пока не важно, лишь бы подальше отсюда. Мечась по комнате, я лихорадочно закидывала вещи в сумку. Очень удачно, что дома никого нет. Залезть в секретер – пусть немного, но хоть что-то на первое время. Ход в кухню – еда понадобиться в дороге и покупать не надо будет. Не забыть документы. Так, вроде все. Сумка оказалась неподъемной. Я немного подумала и решила, что место части шмоток уж лучше пусть займет еда. Пары джинс и футболок мне хватит, а вот без провизии и денег придется туго.
Еще раз утрамбовав все, я впряглась в сумку и направилась к входной двери. И тут она распахнулась. Едва подняв взгляд, я поняла, что проиграла. На пороге стояла тетка, рядом с ней – два здоровых санитара и медсестра. Скрип за спиной – мальчишки зашли с тыла. Бежать было некуда.
Помню противные липкие руки, как извивалась и лягалась, даже пыталась пустить в ход зубы. Боль от ушибов, резкая хватка, обо что-то укололась. Какие-то обрывки фраз, что это, мол, будет лучшим выходом для меня, а то вслед за матерью и… Голова отчаянно закружилась, перед глазами все поплыло. Кажется, я кричала, но голоса своего не слышала. А потом провалилась в ничто.
Отделение № 2.
Эту табличку я видела постоянно. Она была единственной, которая болталась в приделах видимости. Придя в себя, я обнаружила, что нахожусь в комнате с белыми стенами и потолком, лежу на кровати. Руки и ноги прочно держат ремни. «Распята и доступна» - первая ужасная мысль. Осознание, что под легкой простыней, укрывшей меня, ничего не было, добавило мрачности картине. Я лежала и прислушивалась к ощущениям. Ссадины болели, но вот Там вроде ничего не повреждено. Где я оказалась – сомнений не было, благо фильмов действительно смотрела много.
Открылась дверь, и вот тогда я впервые увидела это слащавое лицо, этот противный приторный голос. Как же хотелось разбить его очки! Беседы по нескольку часов, в ходе которых он все интересовался, были ли у меня интимные контакты с мальчиками, много ли читала и не были ли сказки моим любимым жанром. Я уставала быстро, поэтому отвечала вяло, в голове гудело, словам не придавала значения. Потом приходила медсестра, делала укол, и благословенное ничто принимало в объятья.
Сколько прошло времени, определить было сложно, но постепенно беседы становились длиннее, уколы делали реже, синяки почти сошли, а сознание было ярким. Если я радовала врача, то меня отпускали на прогулку. Правда, чувствовала я себя неуютно, заворачиваясь в простынь и вздрагивая от ветра, но все же это был единственный источник радости для меня. Именно в парке я познакомилась с Анютой – симпатичной девушкой старше меня. Она уже давно была в этой больнице. В отличие от меня, она была согласна попасть в психиатричку, так как справляться с собственными мыслями сил уже не оставалась. Именно она, узнав, как выглядит мой врач, сообщила о его странных наклонностях и о том, что белые простыни заменяют рубашки, чтобы мы не могли ничего спрятать – своеобразная беспомощность. Особенно на прогулке: придерживая, чтобы не улетела от ветра, мыслей о другом не оставалось.
Наша дружба становилась все крепче. Именно с ее подначки я научилась выбираться ночью из палаты. Вместе мы «грабили» буфет с едой в сестринской или катались по перилам. Тогда впервые я увидела ее бедра из-под задравшейся простыни. Анюта смеялась, предлагая пробраться в кабинет врача.
Иногда нас ловили, но наказание всегда было одно и тоже – никаких прогулок. Разве что после того злосчастного обнаружения фотографий голых девочек, меня стали на ночь привязывать за ноги. Кожаные браслеты прочно охватывали лодыжки, выскользнуть из них не предоставлялось возможным, а ключ, разумеется, мне не выдавался.
З.Ы. Дальше?